Дом, милый дом. В памяти навсегда останется темный силуэт приюта на фоне ночного неба, краснеющего от огней города. У него острая крыша, длинные дымоходные трубы, безжизненные (в такое-то время) окна. Высокий деревянные забор неприветливо смотрит на окружающий мир, отпугивая бродячих собак, местных, туристов, да и вообще всех, кому не по душе облезлая краска да нецензурные надписи. Свежие, к слову. Но дети-то, тем более Джек, знают, где забор дает слабину, где он, недовольно скуля, расступается, открывая дорогу желающим. Парень бесшумной тенью пересекает пустынный двор, огибая наиболее освещенные места. Ему ни к чему прятаться, все взрослые наверняка спят. Проходит мимо главного входа, подбираясь ближе к заветным окнам второго этажа, куда можно залезть без особых усилий. Деревянные ставни легко пропускают лезвие ножа, от него уже там остался скол. Щелчок. Тихий скулеж петель.
Внутри было тепло. Уоллес аккуратно спустился вниз, на лестничный пролет, за ним на плечи спустился тяжелый груз усталости, а в приют заполз холод, осенний ветер и запах опавшей листвы. Он тихо закрыл скрипучее окно, скорее из желания обезопасить местных от сквозняков, чем замести следы. И все поглотила непроглядная тьма. Теплая, вязкая, мягкая тьма ночного приюта. Он знал, что глаза скоро привыкнут, но все равно одной рукой предусмотрительно держался за шаткие перила, а другую выставил вперед, ведь эти ступеньки забрали явно не одну душу. Осталось всего-то добрести до своей комнаты. Что может пойти не так?
Нога застыла на верхней ступеньке. Джек не верил в призраков, но в детстве, как ему казалось, точно видел одного. Сейчас парень пытался разглядеть бледно-белое пятно впереди, замерев, словно лис, еще не решивший бросаться ли ему на противника или пуститься в бега. А так как все было тщетно, то мозг лениво твердил ему одно – призрак. Самый настоящий, как из рассказов! Идет, пошатываясь, идет беззвучно, весь бледный и худой, протягивая свою когтистую руку, словно то ли с зовом о помощи, то ли с желанием вырвать его глотку… Еще и музыка эта, звон колокольный. И вторая рука как-то беспомощно болтается. «Ну точно», - подумал Джек, запрокинув голову, и тихо ругнувшись. – «Так немощно только Вил может выглядеть». Белобрысого, наверное, обрадовало бы, узнай он, что Джек его испугался.
Уоллес все же сделал шаг вперед, щурясь и все так же щупая темноту. Его собственный силуэт сейчас было бы видно еще хуже, тем более для Моли.
- Вил… - негромко, но сразу совсем тихо окликнул его Джек. Собственный голос был хриплым, прокуренным, как будто чужим. Все же джинсовая куртка не спасает от осеннего холода, но ему наплевать. Он будет так бегать аж до первого снега.
Моль был нем и все еще слабо различим. Но это был точно он, ведь ну кто, кто же еще так ходит-то? Одна рука – безвольный груз, вторая – вместо глаз. Одежда на нем вечно висит мешком (как он только не спотыкается из-за нее?). И если бы не звук колокольчика, то Джек точно посчитал бы его призраком. 
- Эй, - громким шепотом повторил Уоллес, уже догадываясь, что тот его совсем не слышит.
Снежок. Когда Вилли стал Молью, немного жестким, царапающимся, Джек сказать не мог. Раньше Вилли был как один из тех мотыльков, которых он часто ловит – он тянулся к свету. Да и сам был этим светом. И Джек это ненавидел. Запах домашнего, запах как будто кем-то любимого человека держался у Вилли долго. К тому же, Вилли как будто и сам мог любить так, как любят дома. Он и смотрел на все по-особенному, наивно и без злобы, как дети на родителей.
Сейчас ненавидеть уже было нечего.
Джек отошел в сторону, не касаясь молчуна, уступая ему дорогу к лестнице. И только когда Моль оказался совсем рядом…
- Стоять, - уже скорее себе сказал Уоллес, ухватив Моль сзади за ворот.
У Моли были закрыты глаза.
Меньше секунды хватило, чтобы понять, что он его не игнорирует (бывало же), а спит. Еще меньше, что будить лунатиков – опасно для них самих. Впрочем, если выбирать между вторым полетом Вилла над лестницей и легким испугом, то лучше уж второе. Испугом от того, что вокруг не сон, а рядом – Джек, только что с холода, от него тянет не приютским теплом, а сигаретами, бензином и дождем. Более того, Джек – это его неприятные воспоминания, это случайные ушибы и синяки, внезапные падения, пропадающие вещи, издевки.
Второй рукой Уоллес придержал его за плечо и аккуратно развернул в обратно в сторону коридора.
«Все такой же ватный», - с какой-то жалостью подумалось ему.