/начало игры/
Ранее утро, а эта пташка уже сидит с молоком и книгой за столом и пытается рассмотреть мелкие черные буквы в лучах утреннего солнца. Тишина и покой. Ни единой души. Ричард невольно для себя самого улыбнулся. Нет, книга была грустной. Просто ему нравился этот момент. Он, книга и тишина. Даже воспитатели тихо себя ведут. Они знают, что в такое время не спит только Ричард. Уже привыкли. Это стало для них настолько привычным, что они перестали убирать каждый вечер за ним книгу, которую парень читает и специально оставляет на столе. Некоторые из воспитателей даже читают слова парня лишь по одному взгляду. Хотя на мимику он, кстати, небогат.
С коридора повеял холодный ветер. Все-таки утром, когда детишки не греют дом своим дыханием и присутствием, холодно. Даже если включено отопление. Законы влияния человека? Тем не менее, зарыться поглубже в платок было бы не лишним, что немой и сделал. Даже уселся на стуле с ногами. Со стороны это было похоже на серый пушистый кокон с белобрысой головой. То и время из объятий платка вылезала рука и, не нарушая тишины, переворачивала пожелтевшую от старости страницу книги. А страниц там было не менее 500. Причем большая часть уже была прочитана. На другом конце стола Ричард положил блокнот со своими таинственными записями и ручку. Сейчас можно было не бояться, что его кто-то схватит и начнет играть в «собачку». Или, что еще хуже, читать те записи! Читать? Сможет ли? Почерк мальчишки настолько неразборчивый, что кажется, будто он притворяется, что пишет. А на самом деле делает все это для вида. Играет такой загадочный образ. Единственное, что можно там разобрать – снежинки.
Холодом повеяло не зря. Вскоре раздалось шарканье тапочек по ковру. Беда идет, а он читает книгу. Настолько увлечен, погружен в книжный мир, что даже не волнуется за блокнот.

Видели ли вы когда-нибудь, как сносят многоэтажные здания? Когда динамит разложат на каждом пятом этаже, отойдут на безопасное расстояние, включат камеру и… Замедленная съемка. Сначала вылетают стекла. Сначала буквы в голове Ричарда начали смешиваться, уходить на задний план. Приходилось перечитывать строчку снова и снова, чтобы окончательно вникнуть в смысл. Потом идут трещины по всем этажам. Это уже более громкий звук, более эпичное зрелище. Появляется пыль. Много пыли. Шаги начали только-только проникать в сознание. Шарканье появилось среди мира, который представлял Риччи, когда читал книгу. И вот герои уже не дышат в его представлении, а шаркают тапочками. Взгляд более напряжен, дыхание стало глубже. И наконец-то вылетают первые обломки стен. Из окон же вышвыривает щепки прошлой мебели. А до сознания парня доносится пение, нарушающее всю идиллию. Здание начинает трясти, остается один каркас. Стен будто и не было. Ричард кидает быстрый взгляд на вошедшего в гостиную. «Эйлин Уоллес?» Сознание уже больше находится в реальности, чем в книге. Интерес сознания удержать сложно. А теперь же этот интерес был переключен на альбиноску. Подсознание негодует. Оно хочет дочитать главу. А сам Андерсон в замешательстве. «Карандаш на мизинце... Рисовала?» Сразу захотелось снова внести парочку интересных фактов в блокнот. По привычке потянулся за ним, снова переключившись на книгу.
- Ты почему не спишь? – Ричард резко поднял голову на гостью, которая окончательно взорвала здание.
Рука прекратила бесполезные поиски такого сейчас желанного. Блокнот спрятался за спиной Лин. «Только не оборачивайся, хорошо..?» Пианист еще больше нахмурился, глядя сквозь девчонку на воображаемый блокнот. Слез со стула. Ноги затекли. Сделал два колющих шага по холодному полу и потянулся замерзшей рукой за блокнотом и ручкой, чуть дотронувшись до Лин. Резко подтянул к себе блокнот, открыл и что-то быстро начеркал. Заметки. Открыл чистую страницу и написал в верхнем правом углу печатными буквами: «А ты почему?». Снова немного поморщился. В голове было смутное желание увидеть то, что ради чего так измазалась Эйлин. Наконец поднял на уровне груди блокнот и указал пальцем на запись.

Реакция девчонки на случайное прикосновение не вызвала ожидаемого удивления у Ричарда. Да и был он не из особо впечатляемых людей. Парень лишь подвинул стул поближе, чуть поморщившись от скребущего уши звука. Залез на него с ногами, ни чуть не смущаясь своей необразованности, и только еще лучше закутался в платок. Не скрыл заинтересованности, когда Эйлин пыталась всмотреться в маленькие буквы вопроса. «Не всегда носит с собой очки. Еще заметка. Невнимательная? Не думает наперед? Сомневаюсь в этом, но все же. Она не предусмотрела такой вариант разворота событий.» Парнишка как машины анализировал каждое действие, каждую эмоцию собеседницы. Взгляд оставался спокойным и угнетенным, без здорового блеска. Впрочем, как и всегда. Можно было даже подумать, что он относился к ней неуважительно. Если бы парень не протянул руку, чуть наклонившись вперед. Пряди челки скрыли глаза, щекотали нос. Ни единой реакции на щекотку. Словно у него не только эмоции отморозила жизнь, но и рецепторы чувств.
– Но, так уж и быть – я рисовала, - Лин будто не замечала руку помощи. - А под утро уже не видела смысла ложиться спать, ага. Ничего любопытного. А ты, скорее всего, книгу пытался за ночь осилить, да?
Или же не хотела замечать. Ричард сделал глубокий вдох и лишь ближе протянул руку. «Дамам надо помогать, верно?» - будто задал вопрос Эйлин. Об этом он прочитал в книге на 500 страниц. Да, она многому могла научить бездушную блондинистую машину. Взгляд упал на сумку с таинственными бумагами. «Наверное, там ты и хранишь рисунки?» - снова вопрос в пустоту. Жаль, из-за челки нельзя было рассмотреть даже краюшек рисунка.
– Что за книга? – альбиноска настойчиво игнорировала предложенную помощь.
«Заболеешь ведь.» Или не заболеешь. В его понимании, сидя на полу, могли заболеть все. Ричард опустил голову будто говоря «я сдаюсь». Блокнот с ручкой были положены на стол. Пришлось быстрыми манипуляциями отодвинуть стул сзади Эйлин, предварительно покинув теплое гнездышко. Облокотившись свободной рукой о стол, резким движением Риччи усадил Эйлин на предоставленный ей стул. Спасибо природе за то, что она создала запястья. За них так удобно хватать.
Наконец-то можно было вернуться на уютный стульчик с мягкой обшивкой. Ноги все-таки мерзли даже в носках, а рук Андерсон вовсе не чувствовал. Что же, вернемся к блокноту. Заметки, заметки… И ответ на том же листе. Буквы уже были чуть больше и жирнее наведены.
"Я сюда каждое утро прихожу. Книга... Нечего интересно. Психология человека." Только сейчас Ричард понял, в какое состояние привел Эйлин. Зато его теория о том, что она панически боится прикосновений подтвердилась. Ни капельки сочувствия. Немного подумав, блондин добавил еще кое-что: "Могу ли я взглянуть на рисунки?"

«Дрожь символизирует страх. Или идет следом за холодом. Сложно сказать, что этот ее взгляд такой… Такой из-за холода. Наверное, хватит с нее проверки на прочность. Не любит прикосновения, и так видно. Улыбка в знак защиты. Но… я не уверен, что дрожь всегда символизирует страх или холод. Может, есть еще что-то?» Ричард в недоумении изогнул брови, с неким презрением и хитрецой глядя на сумку у ног Эйлин. Но поднять не решился. Еще одно прикосновение она может не выдержать. Но пока есть возможность, надо рассмотреть получше рисунки. Повезло, что зрение у мальчишки было отличное. Напрягаться особо не пришлось, чтобы рассмотреть пару пейзажей и парочку знакомых лиц. Рисовала девчонка красиво. Можно было, конечно, набраться наглости и вытянуть за уголок немного листов. Но наглость у Ричарда отсутствовала. Эту даму у него отбили линейкой и подзатыльниками еще в раннем детстве.
Наконец-то Лин заметила пристальный взгляд белобрысого. Долго думать не пришлось. Художница мигом бросилась на колени собирать с пола свое искусство.
- Можешь ли ты? Конечно же нет, - почему-то парню показалось, что Эйлин мысленно материлась. – Я никому не показываю свои рисунки и точка.
«Уже показала,» - флегматично подметил немой, даже чуть наклонившись вперед. Интерес. Теперь у него появился интерес к этой личности. Теперь уже пришлось набраться смелости и, для приличия еле заметно улыбнувшись, вытянуть свой портрет. Ричард вытянул руки вверх так, чтобы на рисунок падали лучи солнца. «Должен ли я что-нибудь почувствовать, глядя на этот рисунок?» Там, где у людей, предположительно, должна была находиться душа, ничего не колыхнулось. Ричард даже не удосужился подарить рисунку улыбку. Хотя бы ради приличия. Но в этом парень не нашел смысла и логики.

Ошибка. Обе его догадки были неверны. Искра в глазах тухнет, весь энтузиазм разбивается о жестокое поражение. Самому себе. Бывают моменты, когда ты просто не имеешь права на ошибку. Когда один неверный шаг может изменить все. Начиная от отношения человека к тебе и заканчивая твоим образом жизни. Хотя… Это не лучший пример рамок. Они тут безграничны. Ричард ошибся. Не рассчитал, что в реальном мире, а не в воображаемом, все намного сложнее. Теперь он должен выслушивать последствия своих действий. Выслушивать, как медленно опускается в глазах девчонки до уровня жертвы. «За дрожью следовал гнев?» Ах, если бы..! За дрожью последовало безумие, оттолкнув гнев на задний план. Вот. Что-то колыхнулось. Там, да, там, где у людей болит, когда их обижают. «Наверное, сейчас мне должно быть страшно.» Тем не менее, поведение мальчишки подражало его мыслям – спокойное, даже холодное выражение лица, пристальный взгляд и глубокое дыхание.
Казалось, будто алый блеск отразился даже в глазах Андерсона. «Двуличие. Тут-то я не ошибся.» А ведь недавно перед ним стояла милая девочка. Пела в коридоре и дергалась от малейшего прикосновения. Стоп! Снято! Сцена вторая. Поехали! А теперь неконтролируемое создание, клетка которого скоро не выдержит и разойдется по швам. «Занятная у нее фантазия. Откуда столько ненависти и жестокости?» Каждое слово, каждая пауза и интонация анализировалась. Слабая нить интереса еще не была утеряна. Хотелось узнать, что же будет дальше! Ричард, не отворачивая глаз от столь умиляющего зрелища, потянулся рукой за блокнотом. Как вдруг…
Секунда, вторая. Или уже минута? Он даже задержал дыхание. Как долго он был в ее лапах? Как долго обходился без воздуха? Ребенок сам того не знал.
«Поняли, я уверен.» - даже губы это беззвучно прошептали. Он коснулся плеча Лин. Отскочила.
Не хотелось показывать, что ты согласен быть в ее списке жертв. Не хотелось быть вообще кем-то для такого человека. Наблюдать за этим со стороны – пожалуйста! Но участие Ричарда никогда не интересовало. Ведь со стороны можно получше разглядеть всю ситуацию. Каким же образом надо поднять себя с самых низов пищевой цепочки жизни Эйлин, чтобы никому не навредить?
«Кажется, я для нее что-то значил.» Все-таки удалось дописать… Вернее как дописать. Левой рукой писать сложно. Но все-таки удалось, да. Слово «beautiful». Что именно красиво парень решил утаить. Левой рукой как раз схватил-таки блокнот и решил воспользоваться тем, что он для нее что-то значит. Вот так просто взял и обнял. «Такой поступок явно должен сдвинуть мою позицию. Не хочу, чтобы она могла позволить себе причинить мне вред. Так будет… Неинтересно.»
Возможно, для Уоллес это и могло что-то значить, но только не для Андерсона. Всего лишь движение и прикосновение. Пустота внутри не колыхнулась, а внешне он оставался все также холоден.

По телу снова прошлась дрожь. Страх это, гнев или холод. Его или ее. Не понимал, не мог различить. Да это и неважно. Он только покрепче прижал девчонку к себе, чтобы та не смогла его оттолкнуть или нанести какой-либо вред. Вскоре по телу разлилось тепло. Такое чужое, но такое немного приятное тепло. Риччи заметил это ощущение, запечатлел его в памяти, чтобы надолго сохранить. Жаль, но он не знал, что такое моменты надо запоминать сердцем. Но сердце молчало. Молчала и Лин. И эта внезапно нависшая в гостиной тишина совсем не накаляла ситуацию. Парень чувствовал только сумасшедшее биение сердце альбиноски.
Слова девчонки разбили столь приятную для Ричарда атмосферу. Он почувствовал, как пальца на его плечах лихорадочно сжимались. Стало даже немного больно, но он даже не поморщился. Будто это так и надо, будто он ждал такой реакции. «Паническое состояние? Предсказуемо. Возможно, в будущем ты будешь меня опасаться. Ммм... А интерес пропадет? Спорю, что не пропадет. Сомневаюсь, что ты поняла, для чего же я так поступил. Разве тебе будет не интересно это узнать? Наверное, я слишком самоуверен.» Андерсен отпустил Лин, а вместе с ней и тепло. Стало как-то непривычно... Грустно. Но в замешательство такая маленькая перемена его состояния не привела. Он как-то слишком меланхолично сделал два шага назад и показал блокнот с красующейся там корявой надписью. Моментально ссутулился, склонил голову и снова что-то начеркал. «Твоя реакция слишком предсказуема, к факту. Это забавно.» Снова показал блокнот, переминаясь с ноги на ногу. Вот уже и холод окутал его. Он подтянул платок на спине и беззвучно покашлял в сторону.

Ступор. Внешне - это ступор. Внутренне - ураган мыслей, которые даже отобрали возможность мозга уделять внимание внешним факторам жизни. Дыхания словно не было, он замер, будто статуя. На лице застыло довольно-таки редкое для него выражение "что это было?", а пальцы с силой сжимали блокнот. Шорох листов. Кажется, порвались. Ах, какая трагедия! Нельзя причинять вред таким нужным вещам. Крик смерти бумаги его предмета для общения подействовал как ведро холодной воды с утра. Взгляд как у испуганного кролика начал метаться из стороны в сторону. «Ошибся.» Но остановился на блокноте. Снова склонив голову, блондин начал судорожно разглаживать странички блокнота. Хотя… Скорее всего, этот спектакль эмоций с его стороны был для прикрытия. «Как же так? Она должна была так хотя бы несколько минут пробыть… в таком… Да. Ошибся. Интересно, она заметила мое поражение? Ах… Она же не умеет читать мысли. В который раз я рад, что не могу говорить? Но что-то я сомневаюсь. Если она так может управлять своими эмоциями, то, возможно… Лин, ты читаешь мысли?» Андерсон зубами открыл колпачок уже закрытой шариковой ручки, листая блокнот. Каким-то волшебным образом, потирая ногу о ногу, он натянул сползающий носок. Колпачок в кармане джинсов, снова подтянул сползающий платок. «Чаю, значит?» Все, поезд уехал, внимание переключено. Немой принялся почетче выводить буковки будущего ответа в блокноте, сосредоточенно сведя брови. Стоит, переминается с ноги на ногу. Смешно и нелепо. Совершенно беззащитен. «Она ведь могла бы сейчас мне отомстить. Толкнуть или сделать какую-нибудь пакость. Н…» Протянутая рука Лин, бумаги. «… но протянула мне свои рисунки. Разносторонняя личность, однако. Учту в следующий раз, если такой будет.» Ричард даже перестал писать и уставился, съежившись, на такую доброту ее душевную в качестве рисунков.
«Спасибо.» - снова ответ в никуда. Блокнот с ответом Риччи протянул в ответ. Будто обмен. На самом деле у него не хватало рук для того, чтобы показать ответ и рассматривать рисунки одновременно. В блокноте же были ярко выведены немаленькие буквы: «Пора бы уже на завтрак идти, не только на чай.»
С головой окунувшись в рассматривание рисунков, сказочник побрел на выход. «Черно-белые.  Монохромность. Наверное, если стереть пыль с черно-белого телевизора, то он станет цветным.»
/коридор/

Отредактировано Richard Anderson (Среда, 18 января, 2012г. 00:03:16)

[начало игры]
Его Высочество спало без задних ног, будто ночью его благоразумно придушили, посчитав, что так мир вздохнёт с облегчением. Но честно признаться, Леопольд спал так долго впервые. Казалось, отсыпался за все свои семнадцать лет в один миг, ибо обычно это тёмноволосое нечто радовало стены приюта очень рано. Когда ещё оконные рамы дремлют, а детишки видят непонятно какой по счёту сон. Или не видят. Да какая собственно разница, главное понять, что Грег – птичка ранняя.
Так вот. Утро началось весьма многообещающе.
-Тссс, ещё разбудим, - бормотал тихо голос. Девчонка.
-Хватит болтать, дело твори.
-Я сейчас вас выпотрошу, - огрызнулся Грег, махая рукой и щупая воздух.
-Кажется, мы попали. Бежим!
-В омлет превращу! – сама нежность.
Лео, с ловкостью ласточки, спрыгнул с кровати и успел ухватить убегающего мальчишку прямиком за шиворот. Резко оттянув на себя, он позволил тому по инерции завалиться назад. Девчонка убежала. Ну и бог с ней, ведь главным массовником-затейником был этот недоросль. Тэмблин уверен.
-Какого черта ты, - угрожающая тихая нотка, едкое шипение, - забыл в моей комнате?
Мальчик заикается, пытается связать слова, сдерживая смех, но грозный вид акробата его пугал настолько, что он и вовсе терялся где-то в эмоциях. Хорошо, что объяснять ему ничего не пришлось – брюнет лишь поднял взгляд и зацепил своё отражение. Эта пузатая мелочь весьма старательно обвела его глаза маркером. Индификация ассоциаций. Панда! Неимоверная схожесть. Будто прописали два смачных удара в глаза, честное слово.
-Аааах ты, - псевдо-сладко протянул юноша, криво улыбаясь своему отражению и ласково хмуря брови. – Какой плохой мальчик. И что же тебя подтолкнуло почти на самоубийство, мм?
Плавно надвигается и сильные руки с лёгкостью поднимают над полом вредителя за свитер. Ткань словно вот-вот порвётся, но мальчик молодец, держался. Смотрел в лицо опасности, исподлобья, хмуря брови, но бесстрашно. «Поразительно просто. Не буду тратить время на такое. Потом как-нибудь». Широко улыбнувшись, подобно чеширскому коту, Леопольд выставил его за дверь и склонился в шутовском поклоне.
-Хвалю. А теперь быстро уноси свой скелет отсюда, пока я не передумал.
Убежал. Аж пыль поднялась с пола. Кашлянув, парень закрыл дверь и загадочно уставился в зеркало. «А теперь миссия невыполнима...как отмыть эту мерзость?».

Спустя какое-то время, нарушая тишину, в гостиной показался папуас, обматывающий удавом-шарфом шею. Легкой походкой он настиг середину комнаты, задумчиво осматриваясь. Вроде здесь кто-то был, судя по блокноту, который сиротливо лежал на столе. Тихий смешок. Подбирает его снисходительно, начинает листать. Читает. И понимает, что его забыл отнюдь не скучный человечишка. «Чей же ты?». Будто блокнот мог ответить, хотя мало ли, у людей есть весьма нужная привычка подписывать свои вещи в доказательство собственичества. Но, увы, он даже этого не нашёл. «Твой хозяин такой неряшливый. Как он мог забыть его, когда тут шастает такой, как я?»

-----------> Начало игры <------------

- Боюсь, я один не унесу нужное количество фонарей, - вспомнил Кармэл буквально перед самым отправлением в царство пыли и тьмы. Он был спокоен и умиротворён. Предстоящая вылазка не пугала его - Роуэл не боялся темноты, несмотря на предчувствия, терзавшие в той или иной степени всех детей приюта. Были вещи, о которых редко говорили вслух, но знали все. Кармэл верил, что не попадёт в ловушку неупокоенных душ, а тревоги полностью скрадывались удовлетворением, которое мальчик испытывал: ему нечем было заняться, а напарничек, отосланный помогать с проводкой для рождественских огней, а последнее время повадился играть на его нервах. Отсутствие раздражителя и наличие общественно полезного, довольно интересного и морально несложного занятия грели душу Кармэла. Наконец-то он начал ощущать эту "праздничную атмосферу", о которой говорили многие дети. Всё-таки, право слово, никто не умеет так радоваться мелочам жизни, с таким размахом и такой душой отмечать ежегодный праздник, как обитатели приюта. Да, и стоит ли говорить, что Рождество занимало особое место в жизни Кармэла? Каждый год он с замиранием сердца ожидал чуда... И каждый год с успехом убеждал себя, что чудо произошло. Разве не чудо, не милость Божья, что он по-прежнему живёт и здравствует, пользуется добротой других и шансом на искупление? Каждый год он горячо, искренне благодарит за это Бога, уже научившись не обращать внимания на внутреннего ребёнка, требующего шалостей, подарков и сладкого.
- Действительно, - воспитатель, чей лоб был перечёркнут морщинкой множественных забот, посмотрел на мальчика. - Ладно, подожди, сейчас найдём тебе помощника.
Кармэл почти неслышно отошёл к краю гостиной и занял стул у окна. Под занавесками валялся бумажный кусочек. Роуэл опасно наклонился вбок, не опираясь ни на что, и поднял мусор. Это оказался обрывок чьего-то паршивого рисунка: на том, что уцелело, можно было разглядеть карандашный набросок непропорциональных человеческих фигурок; в каком действии они были изображены, Кармэл понять не смог. Обратная сторона обрывка была пуста. Мальчик пошарил под стулом и на подоконнике в бессознательной попытке найти какую-нибудь письменную принадлежность. Вероятность успеха была мала, но Мэлу повезло: он неожиданно в самом деле нащупал измусоленный огрызок простого карандаша. Со смесью некоторого недоумения и изумления Роуэл покрутил находку в пальцах, потом приложил бумажку к подоконнику и накорябал:
"Фонари едва горят
Только для плохих ребят".
В первую минуту после Кармэл даже не смог разобрать, что написал, так мало было мест на листочке, так плох карандаш и так убог прыгающий угловатый почерк. А когда мальчик прочитал, то рассердился на себя и своё бессознательное. Он вовсе не хотел писать что-то подобное. У него слишком хорошее настроение для этого.
- Кармэл! Подойди, пожалуйста.
Роуэл соскочил со стула и, проходя мимо камина, кинул обрывок в огонь. Пламя выпустило сноп жадных искр и пожрало бумажку в считанные секунды, на миг заморозив кровь в жилах мальчика (как бы странно это ни звучало). А ведь этот каминный огонь казался таким ручным. Мэл поспешил к воспитателю.
И тут он понял, про кого было то двустишие.
- Вот, лишняя пара рук. Давайте, сегодня вечером фонари должны быть уже готовы.
Кармэл улыбнулся так открыто и чистосердечно, как будто ему в лицо только что выплеснули кислоту. Честное слово, лучше бы сделал две, три ходки в подвал в одиночку или со своим напарником-техником, чем с Джеком Уоллесом. Только выражение такого же "полного восторга" на лице неприятеля на секунду удержали Мэла от того, чтобы отказаться от помощи. А потом стало поздно - воспитатель и его морщинка ушли, все в хлопотах.
Память услужливо представила Кармэлу список прегрешений Джека лично против него. Можно было бы обойтись и без этого - мальчик и так ненавидел ровесника по определению, вкладывая в эту эмоцию почти всю душу. Сколько они уже были знакомы, столько и бесили друг друга. Глубоко внутри Мэл жалел, что Уоллес пока ни разу не стал последней каплей, послужившей бы нужным катализатором. Этой заразе всё время везло, но Кармэл знал - если у него опять не получится себя сдержать (хотя, конечно, лучше бы такого больше не происходило), рано или поздно он найдёт Джека и заставит его исповедоваться по полной программе.
- Не делай такое лицо, - преувеличенно бодро сказал Кармэл, не имея целью взбесить "помощника", а пытаясь настроить самого себя на более положительный лад. - Это дело пойдёт тебе на пользу. Нам обоим, - исправился он, надеясь, что так оно и будет.

После всех этих лет знакомства Кармэл не обольщался ни на секунду, что знает Уоллеса. Мало того, он и не хотел знать и всячески отрицал бы наличие хоть какой-то между ними связи. Даже своим врагом он отказывался признавать мальчишку. Всё, что между ними было общего... нет, пока абсолютно ничего. По-хорошему, Мэл сознавал, что во многом похож на Джека. Но чётко понимал и разницу, и она заключалась в мотивации и отношении: Джек наслаждается тем, кто он есть. Роуэл же мечтает это изменить. И одно это различие ставит этих двоих не на разные ступени - это плохая метафора, связанная с высотой, но... Например, на разные стороны улицы с двусторонним движением. Вроде и в одном месте, а направления противоположны. Или в разные корзины с бельём: оба грязные, но кто-то будет стираться с чёрным, а кто-то с цветным. Тоже плохая метафора. Но Кармэлу она польстила, и он не стал ругать себя за тщеславие. Хотя, может, и стоило бы. Но не сейчас. Сейчас есть другие проблемы.
Итак, Мэл не знает Джека. Стоит ли вот так отпускать того, кого не знаешь, поверив в его искренность? Хороший, праведный Кармэл живо откликнулся: да. Мальчик сам удивился тому, как естественно возник этот ответ; удивился и порадовался. Может, он действительно становится лучше? Но так же незамедлительно по проблеме высказался Кармэл настоящий: разумеется, нет. Этот Кармэл не был раздражён, он был практичен и смотрел на жизнь трезво. Ну какой нормальный пацан не попробует слинять от неожиданно взваленных на него обязанностей? На сторону скептика встал здравый смысл, и с ним Мэл согласился.
- Пойдём вместе, - настолько дружелюбно, насколько мог, произнёс мальчик. И всё равно второй строчкой прозвучало холодное: "Ты не отвертишься". Впрочем, если Джеку действительно удастся найти простачка, который согласится спуститься в подвал (наверняка кишащий призраками, кстати, если верить основному круговороту слухов в приюте), Роуэл бы не возражал, даже напротив. Однако Кармэл знал, что Уоллес не собирается никого уговаривать, он просто возьмёт за шкирку, встряхнёт... И тут же найдётся желающий заменить его. И вот именно на случай такого сценария нужен положительный герой. Слова "положительный" и "Джек Уоллес" сочетаются, как маринованные огурцы с парным молоком, поэтому Мэл счёл себя вправе сыграть роль защитника. Ха. Забавно, в который раз. Ведь именно им его и считают - Защитником. Роуэл никогда не был с этим согласен.
Ребята столкнулись взглядами - о, сколько так называемого равнодушия! - на доли секунды, и за это время Кармэл попытался передать мысленное сообщение. Он хотел, чтобы Джек усвоил: пока он на виду у Мэла, тот не позволит ему устраивать беспредел. Причём, если условно разделить Роуэла на хорошего и плохого (на самом деле, ничего подобного, никакого раздвоения личности, сплюньте), за такую линию поведения проголосуют обе стороны. Хороший - по очевидным причинам, плохой - потому что (Боженька, пожалуйста, не слушай), блять, нашёлся авторитет ссаный. Методы и причины у этих условных полуличностей могут быть разными, но цель одна, и это - навставлять Уоллесу как можно больше палок в колёса. Пока он за границами норм морали, разумеется. Но загнать его в рамки - уже развлечение, хохочет "плохой" Кармэл. Так, пора завязывать с этими условностями, а то что-то они становятся слишком правдоподобными.
Доли секунды кончаются, и Джек разворачивается спиной. Мэл не может поклясться, потому что клясться нехорошо, но он уверен, что Уоллес чувствует на себе его взгляд. Чувствует и потому не останавливается, проходит мимо греющихся у камина детей. Роуэл следует за ним бесшумно, как ходит всегда, но теперь это приобретает новый оттенок. Мальчик ощущает напряжение, потому что его просто не может не возникнуть между этими двумя. Вопрос времени, только вопрос времени. Когда-нибудь оно перейдёт критическую отметку.
Они выходят из гостиной, и что-то подсказывает Кармэлу: они всё-таки отправятся в подвал вдвоём. Как досадно. Но ничего, Мэл потерпит. Будет считать это испытанием, и если он его пройдёт - придумает для себя награду. Никаких крамольных мыслей. Великодушие. Всепрощение. Он зачитывает мысленно нужный абзац, не отвлекаясь при этом от реальности. Это его сверхспособность, как настоящего Фанатика, - думать о вероучении и успевать видеть, слышать и замечать всё вокруг. Полезное умение, особенно когда приходится иметь дело с такими... грешниками. Кармэл тихо смеётся.

--------> Коридор

-----Начало игры-----

Бумага. Карандаш средней твердости английского производства. Самая оптимальная твердость для набросков: четкие линии мягко перекрываются легкой, даже воздушной, штриховкой. Малярное искусство тут не к чему, несмотря на то, что все старания выливаются всего лишь в набросок. Инструменты для создания подобного рода творений, имеющие среднюю жесткость, не создают массивности рисунку, а также предупреждают возможность создать грязный рисунок. Учитывая, что пальцы полностью покрываются серым налетом от взаимодействия с грифелем карандаша, даже с большей твердостью, использовать мягкий карандаш в данной ситуации будет неуместно: разве что только, если планируешь изобразить всю тленность бытия, а она, как правило, ассоциируется с чем-то темным, серым и печальным. Черный лист тут очень даже подойдет. Придумать философское обоснование будет не проблемой, а затем, можно даже выдать этот черный лист за шедевр и показывать основной массе народа, жаждущего чего-то нового и абсолютно бесполезного, в плане искусства. Главное, найти хорошего продюсера и спонсора. И уже тут сойдет все, что угодно, совершенно не относящееся к настоящему талантливому произведению искусства, даже и простой лист бумаги, нелепо заштрихованный карандашом. Самое главное анонсировать совершенно не понятное основной массе народа философское описание, используя множество литературных терминов. Тогда каждый будет стремиться показать себя в лучшем свете и, следуя за модой, выдавать все, что краем уха слышал когда-то о данном произведении, даже не понимая сути того, что говорит. А впрочем, какая разница, мода или нет, талант или жалкая попытка, ведь у каждого свое мнение на этот счет. Другое же дело, когда рассматривать подобные вещи со стороны сложности выполненных работ. Дега явно обладал большим мастерством кисти, чем тот же Матисс, ведь изображать живые картины танцовщиц, чтобы, смотря на произведение искусства, зритель ощущал реальную девушку, которая вот-вот сойдет с картины, куда сложнее, чем набросать очертания тел и заполнить их цветом, даже не обращая внимания на реалистичность и пропорции.
Сейчас же речь шла о набросках, ведь именно ими занимался Эван. Аккуратно нажимая на лист карандашом, он проводил легкие линии, придавая тем самым легкость рисунку. И если совсем недавно парень изображал то, что приходило на ум, то сейчас, перевернув очередной лист, он уже рисовал с натуры. Было тяжело рисовать кого-то, кто не может усидеть на месте, но у Келли это получалось уже лучше. Все-таки скорость рисования он уже успел натренировать, когда сидел в парке и рисовал бегающих девиц. Откинув мысли о прошлом за нежеланием вспоминать о чем-то важном, что произошло в его жизни, молодой художник сосредоточился на рисунке. То и дело, переводя взгляд от объекта, который и сам не знал, что позирует мальчишке, на лист бумаги, который уже наполовину был заполнен легкими линями, Эван полностью погрузился в свое дело. Посторонние мысли уже не могли пробиться сквозь защитный барьер, созданный любимым делом. Но тут объект, который постепенно начал оживать на рисунке парня нарушил свое спокойствие, и по совместительству спокойствие, окружающее самого светлячка с его рисунками. Оживающая на листе бумаги, находившегося в руках любителя рисовать, девчушка проснулась. Да, это была та самая, хрупкая на вид, напарница художника по кастрюлям и половникам. Ее внешность была необычной на взгляд Келли, а ему нравилось изображать что-то интересное на своих рисунках. Но самой Лин парень не сообщал еще о том, что пара ее изображений уже находится в папке с остальными рисунками, спрятанной в его комнате. Может, оно и к лучшему: кто знает, как отреагирует она на это. Многие люди не любят, когда их фотографируют, а узнав о незаконных фотографиях с их участием, совершенных без их осведомления, с криками бросаются разбивать твой фотоаппарат и удалять фотографии. То же самое можно и сказать о рисунках. Может, Эван и не так сильно лелеял свои творения, но никому не понравится, когда их разрывает другой человек прямо на твоих глазах. Келли считал, что если кто и вправе сжечь, разорвать или просто выбросить эти рисунки, то это он сам. А сейчас набросок уже становился более живым, так как светлячок уже перешел к созданию теней, придавая всю большую реалистичность изображению спящей Эйлин. Он уже не смотрел на нее: все необходимое он уже успел перенести на бумагу. А светотень можно было накладывать и без участия самого предмета, изображаемого на рисунке: это было намного легче в нынешней ситуации, учитывая, что девочка и вовсе куда-то подевалась. А увлеченный делом парень не заметил, когда это произошло.
Рисунок был почти готов, когда Эвана заставили оторваться от занятия голоса, непонятно о чем говорившие.
Как же хорошо было в тишине… Но так лень просить их замолчать. Сами успокоятся. Кто там вообще говорит?
Глубоко вздохнув, парень поднял глаза и увидел воспитательницу, что-то обсуждающую с Уоллес. Резкий стук сердца и странное чувство собственной безответственности охватило парня. Медленно он перевел свой взгляд на часы и тут же панический крик безысходности прозвучал в его голове. А звучал он примерно так:
Кошмар! Я же совсем забыл о том, что уже давно должен стоять на кухне! Что же делать? Срочно придумывать оправдание!
Спустя минуту парень уже успокоился.
А в общем-то, какая разница. Скажу все, как есть, не запишут же меня в предатели родины теперь.
Заметив, что воспитательница Джемма, ранее что-то обсуждающая с Лин, осматривает гостиную, в поисках бездельников, о чем можно было сказать, судя по ее взгляду, парень решил, что его-то никто не заметит. Да кому он вообще нужен был, разве что на кухне. В любом случае, сейчас нужно было идти туда. Эван решил переждать, пока воспитательница уйдет из помещения, ему уже нечего было терять. Ну, разве что, оставить голодными детей, ведь и его напарница сейчас находилась не на кухне. А Эван так мечтал хоть раз прийти позже нее, чтобы та поняла, какого это одному пахать. Но не тут то было, всякий раз, даже когда он принципиально сидел в комнате или ином месте, выжидая половину рабочей смены, а затем являясь на кухню, Келли обнаруживал, что Уоллес еще нет на месте. Конечно, такие случаи он считал частыми только со своей точки зрения, так как порой, это надоедало. Но что с нее взять, ведь все-таки он не мог на нее злиться.

Отредактировано Evan Kelly (Четверг, 11 декабря, 2014г. 21:17:33)